О`Санчес - Ремесло государя
Ум дракону заменял опыт, накопившийся за столетия: дракон замер на мгновение, перестав делать попытки силой избавиться от нежданного наездника, собрал воедино дух и ярость и хлестнул магической мощью. Магический удар потряс тургуна и даже наполовину сбросил его с драконьей спины, однако тургун успел зацепиться за чешуйчатую шкуру когтями передних лап… Из шести глубоких борозд побежала блекло-голубая жидкость, которую люди звали драконьей кровью, иногда пытаясь использовать в собственной магии, но чаще сторонясь, брезгуя, ибо от драконьей крови образуются весьма неприятные, плохо заживающие язвы; а толк в заклятьях – как его измеришь, как слова заклятья рассчитаешь, когда кровь у драконов каждый раз иная, не одинаковая… Оглушенный магическим ударом тургун не мог себе позволить передышки, пришлось восстанавливать разум и ярость прямо во время драки. Задние лапы тургуна напружинились, хвост, помогая лапам, ударил землю арены, тургун прыгнул и вернул себе прежнее выгодное положение на спине дракона. И немедленно усилил его, навалился всей грудью на искореженные горбы драконьих крыльев, чтобы добраться, наконец, до узкой драконьей шеи. Острые и жесткие обломки крыльев глубоко вошли в тургунью плоть, левая передняя лапа тургуна оказалась перерезана пополам, но своего тургун добился: д-джамммм!!! – тургунья пасть в стремительном ударе захватила драконью шею, челюсти начали медленно сжиматься. Медленно, потому что бронированная шея дракона – серьезное препятствие даже для чудовищных тургуньих клыков. Дракон рванулся, взревел в последний раз и смолк навеки, обмякая в угасающих судорогах.
Зверь одолел демона.
Лишь по внезапно наступившей тишине зрители поняли, какой оглушительный рев и ор стоял здесь только что. Нет, конечно же победитель тургун продолжал пыхтеть и всхрипывать, хвост его с шумом выбивал из поверхности арены ломти слякотной кровавой пыли, старший надсмотрщик у западных ворот подавал громкие команды подчиненным, но все это воспринималось, после только что случившегося, едва ли не глубокой тишиной.
Чуткий слух императора уловил тонкий девчачий голосок, идущий от скамеек слева спереди:
– Бабушка, а почему дракон по нему магией не стукнул? Как наподдал бы – так тургун бы сразу в лепешку!
– Что? Потише, потише… Как это не стукнул? Еще как огрел, и огнем дохнул, да ведь тургуны-то больно уж здоровы, они на магию весьма упорные, внученька, и на человеческую, и на драконью.
– Жаль, я за дракона болела… А уже все? Представление закончилось, да? Бабушка, а как они его обратно загонят? А он его ест, да?
– Тише… Нет еще, не закончилось, видишь – государь изволит оставаться в креслах, значит, еще что-то будет. Не ест он его, демоны для зверья малосъедобны, просто кусает, злобу тешит…
Тем временем, Ликумачи Васа, уловив императорский взгляд, подал знак, и цирковые служители открыли еще два загона в западной стороне: подгоняемые тычками острых багров, на арену выбежали два горных медведя. Это были самцы, громадные, в восемь локтей ростом каждый, если поставить на дыбы, взбешенные, жаждущие сорвать злобу на ком бы то ни было, хоть друг на друге, лишь бы когтям и клыкам было бы что рвать и во что впиваться… Но ярость взбешенных медведей резко поугасла, стоило им лишь увидеть чудовище посреди арены. Запах незнакомой крови будоражил медведей, голодные желудки требовали добычи и чужих смертей, но вид окровавленного и переполненного лютостью громадного тургуна оказался способен пригасить медвежий голод и медвежье бешенство.
Один из медведей сообразил на ходу: развернулся и, вместо того, чтобы сближаться с тургуном, крадучись пошел вдоль края арены, как можно ближе к ограждению. Другой медведь, не столь осторожный и сообразительный, успел пробежать вперевалку еще с десяток локтей к центру арены, прежде чем остановиться. Густая шерсть его вздыбилась, сквозь ощеренные клыки пошел неуверенный рев: медведю никогда еще не доводилось видеть врага, хищника, настолько большего размерами, нежели он сам… Однако долго раздумывать над неожиданностями бытия медведю не пришлось, тургун почувствовал запах живой, не демонической плоти и ринулся на медведя. Ему хотелось есть, а еще больше – убивать, битва с драконом совершенно не утолила голода его и жажды, но лишь разбудила ярость. Сил приуменьшилось, конечно, ибо они вытекли вместе с большим количеством потерянной крови, но их все еще было в достатке – и крови, и сил.
Медведь встал на дыбы, но удар тургуньего хвоста сшиб его на землю, словно это был не зверюга в четыреста весовых пядей весом, а тщедушный амбарный кхор. Наверное, любому другому живому существу, включая тигра и лугового медведя, этот удар переломал бы все кости, но горные медведи прочностью тела почти не уступали даже цуцырям, горным демонам, своим извечным и естественным врагам – оглушенный медведь кувыркнулся пару раз по земле и вскочил, и тут же упал навзничь, потому что тургун умел воевать и не собирался давать опомниться увесистой, а значит и очень лакомой добыче. Этот зверек – не ящерная корова, но зато мясо в нем наверняка сладкое, молочное, тургуну доводилось такое пробовать. От него силы прибывают и раны затягиваются гораздо быстрее, чем даже от самых молодых и жирных ящерных коров. Огромная тургунья пасть уже захватила по самое плечо левую переднюю лапу медведя: один укус и жертва станет просто большим и теплым куском плоти. Шевелящуюся, полную горячей крови плоть, пожирать даже приятнее, тургун это хорошо знал. Впрочем, медведь тоже неплохо понимал истину сию, но на себя судьбу добычи никогда не примеривал. Медведь хватил, что было силы, правой лапой, и тургуну почудилось на мгновение, что это дракон воскрес со своей проклятой магией – челюсти онемели от мощнейшего удара и разжались сами собой. Но только на одно мгновение: тургун мотнул головой, а потом клюнул ею, словно тараном, в медвежью голову. Медведь подавился собственным рыком и кувыркнулся еще раз.
Горные медведи-самцы – убежденные одиночки, сбиваются в сообщества только по весне, ухаживая за самками, меряясь силами с другими ухажерами… В остальное время – каждый сам за себя, всю долгую медвежью жизнь. Что с того, что неведомый зверь хочет сожрать сородича? – Одним меньше будет, только и всего. Но медведи – умный народ, они не уступают в сообразительности даже волшебным зверям охи-охи, и уж всяко сообразительнее драконов, и заметно умнее тургунов. Такой великан не удовлетворится победой над одним противником и наверняка попытается убить другого… Так не лучше ли будет напасть врасплох, сзади, и загодя обезопасить себя, свою жизнь чужою смертью? Конечно, лучше!
